четверг, 24 ноября 2022 г.

Н. Карпицкий. 24 ноября 2022. Украина. Двести семьдесят четвертый день войны

Пятидесятый пост после начала войны. Пора экзаменов. То у студентов отключат свет, то у меня. Ловим моменты, когда можем состыковаться. Если посмотреть со стороны, то ситуация абсурдна: сидит такой пакостник в бункере и пакостит миллионам людей, уверенный в том, что он самый важный в мире. Почему-то в книгах и фильмах злодеи гораздо интереснее положительных персонажей. Быть может, у художника просто больше возможностей вложить свой талант в сложный и противоречивый образ злодея. Только вот в жизни настоящие злодеи примитивны до безобразия. Вчера такой злодей собирался победить НАТО, грозил ядерной войной, а сегодня в бессильной злобе пакостит. Насколько же мелкая натура! Даже чувства брезгливости недостоин, брезгливость вызывают те, кто ему верит.

Неожиданно свет сначала замигал, а потом вырубился – значит, не просто планово отключили, а из-за аварии, и это может быть надолго. Уже ночь, и остается только заниматься медитацией. Когда на улице темно, сыро и холодно, и вот так оказываешься запертым в темноте дома, открывается простая истина, что нельзя дожидаться будущего, например, когда наконец дадут свет, иначе реальность стане невыносимой. Можно просто чувствовать себя живым в настоящем моменте, какой бы он ни был, ничего не дожидаясь. Это трудно сделать, ибо когда ты сидишь в абсолютной темноте, невольно начинаешь ждать, когда дадут свет, а мысли норовят уйти куда-то в сторону. Однако подлинная свобода возможна лишь когда выстраиваешь такое самодостаточное состояние внутри себя независимо от внешних обстоятельств. Потому что жизнь – это и есть настоящий момент, а постоянное озабоченное ожидание чего-то – это отрицание подлинного ради того, чего еще нет. Именно это отрицание делает жизнь невыносимой. 

Все-таки, у нас еще терпимо, есть газ, вода, электроснабжение регулярно восстанавливают, в других городах намного тяжелее. Знаю от тех, кто в оккупации. Например, в оккупированном Лисичанске вообще нет ни света, ни воды, хотя подачу газа наладили – он необходим самим оккупантам, заселившимся в чужие квартиры. В городе остались только пожилые люди, которые побоялись ехать в неизвестность. Оккупанты объявили, что будут конфисковывать любые квартиры, если их владельцы в течение какого-то короткого срока не явятся с документами на собственность. При этом в Лисичанск попасть сложно даже со стороны Луганска, периодически его полностью закрывают на въезд и выезд. Впрочем, солдаты даже эти формальности не соблюдают – могут взломать любую квартиру, не обращая внимания на собственника. Некоторые квартиры взламывали по несколько раз.

Если же отъехать от прифронтовой зоны вглубь оккупированной территории, куда-нибудь за Донецк и Луганск, то там тихо, и местные даже не представляют, как выглядят обстрелы. Местные – это в основном женщины, так как мужчины либо уже мобилизованы, либо прячутся, боятся выходить на улицу. Ну разве что если по крайней необходимости рано утром или поздно вечером, так как их в любой момент могут остановить и отправить на фронт. Да и женщинам опасно просто так ходить, особенно девушкам – кругом пьяная солдатня. Могут пристать. Этим отличаются города по ту сторону фронта от наших прифронтовых городов. Летом, когда фронт был всего в десяти километрах, в Славянске тоже было много военных, но рядом с ними чувствуешь себя в безопасности. Ни разу не видел пьяных солдат, не слышал от них мата, к чему привыкли на оккупированных территориях. Катаясь по городу на велосипеде, постоянно встречал, как гуляют девушки поодиночке или матери с детьми. В оккупированных городах просто так люди не гуляют, ходят только по делу, и то в основном там, где людно.

Жизнь в таких городах будто остановилась в 2014 году и медленно деградирует. Дороги никто не ремонтировал, местами они стали совсем непроходимыми. Молодежь в массе своей инфантильна, двадцатилетний психологически соответствует четырнадцатилетнему. Для них нет специальных мест, где они могли бы встречаться, общаться. Многие вообще не имеют ни малейшего представления о жизни на свободных территориях Украины в нескольких десятках километров от них. 

Среди местных много пророссийских, которых даже облавы на мужчин не могут переубедить. Еще могут признать, что да, как-то нехорошо получилось, люди просто шли на работу, а их поймали и сразу на фронт, но тут же поправляются, что их же от нацистов защищают, потому надо терпеть. Они живут в своем кошмарном мире и абсолютно уверены, что лучше быть не может, а когда им говорят про нормальную жизнь в свободной Украине, просто не верят, что такое возможно. При этом абсолютно убеждены, что там по улицам нацисты ходят со свастиками, а очевидцев просто не станут слушать. Я помню, как в Советском Союзе люди тоже не верили, что на Западе нищета, в то время как их собственная жизнь в нищете с дефицитом и очередями воспринималась как единственно возможный мир, лучше которого быть не может. Тогда тоже власть поддерживали, поскольку считали, что по-другому не бывает.

Вопреки всему на оккупированных территориях очень много нормальных людей, которые поддерживают Украину. Больше всего меня удивило из рассказов тех, кто оттуда, что они сразу видят, кто за Россию, а кто за Украину. Это – антропологические различия, которые сразу бросаются в глаза. Например, видишь человека впервые, и сразу понимаешь, что можешь не бояться сказать: «Слава Украине!» несмотря на то, что за любое неосторожное слово в общественном месте могут арестовать и отправить на подвал. 

Если человек какой-то неприятный с печатью отрешенной нелюдимости, держит себя так, как будто ему все должны, то по любому будет за Россию. На самом деле это печать того адского мира, который он воспринимает как единственно возможную реальность. Из-за этого он неспособен адекватно понимать нормальных людей. Сначала я хотел назвать это утратой способности к социальной коммуникации, которая позволяет нам понимать друг друга. Благодаря этой коммуникации мы адекватно воспринимаем мир, отличаем то, что возможно, от нелепых фейков и пропаганды. Однако они прекрасно коммуницируют между собой, и это мы им кажемся нелюдимыми в их извращенном восприятии. Правильнее это было бы назвать утратой способности общения на основе эмпатии. Общаться-то они могут, но они не способны чувствовать собеседника, и по этой причине становятся неприятными. На месте эмпатии у них такая общая эмоциональная волна, которую порождает настроение их адского мира. На этой волне они прекрасно понимают друг друга, но при этом перестают понимать нормальных людей. В отличие от них нормальные люди, которые за Украину, легко узнают друг друга по той эмпатической связи, которая естественным образом устанавливается между людьми, делает их открытыми и взывает чувство доверия.

О, дали свет! Оказывается была массовая ракетная атака. Сейчас так по всей Украине. В других городах мои студенты до сих пор сидят без света.