Российско-украинская война – такой цивилизационный конфликт, который привел к тому, что люди из России и из Украины утрачивают способность понимать друг друга, даже если они политические единомышленники, единоверцы, за Украину, против Путина и искренне стремятся поддерживать общение. Попробую поговорить о таких затянутых узлах взаимного непонимания, избегая личных оценок.
Очевидцы рассказывали мне, что когда на востоке Украины власть захватили пророссийские боевики, время там будто остановилось. Парню уже двадцать пять, а мыслить он как четырнадцатилетний. Так и остался замороженным в том состоянии сознания, в котором его застала оккупация. Также и в России люди словно заморожены в состоянии сознания на 24 февраля 2022 года. Многие искренне стремятся поддержать Украину, но украинцы их просто не понимают, хотя года два назад поняли бы и откликнулись.
В частности, многие россияне пытаются убедить, что войну ведет не Россия, а преступный режим, который им также враждебен, как и украинцам. Поэтому войну нельзя назвать Российско-украинской. И после этого искренне не могут понять, почему их слова солидарности с Украиной вызывают только раздражение. Конечно, они не отрицают очевидного факта, что войну ведет российское государство, однако в российской культурной традиции государство всегда воспринималось как чужая внешняя сила. Потому они и считают, что настоящая Россия, от имени которой они выступают в поддержку Украины, оккупирована государством.
Действительно, российское государство – это репрессивный аппарат подавления, который еще не вся страна. Однако в войне против Украины участвуют не только представители этого аппарата, но и простые люди. Многие из них поддерживают войну своим трудом в тылу или просто доверием пропаганде. Если быть точным, то войну против Украины ведет российская имперская система, которая включает и государство, и простых мирных людей. Она выступает как коллективный субъект, объединяющий всех, кто видит миссию России в «собирании земель». Конечно, в России есть люди, которые не отождествляют себя с ним, однако сами они не образуют иного коллективного субъекта, и никто в мире не знает про какой-либо альтернативный субъект, представляющий Россию. По этой причине войну и называют Российско-украинской.
Попытки создать антиимперский общественный субъект были, но не получилось. Если появится такой, который от имени России будет бороться с имперской Россией на стороне Украины, то другое дело. Легион «Свобода России» в принципе может на это претендовать, но не те жители России, которые хоть и против Путина, и за Украину, но еще не смогли обрести свою субъектность.
Если они вступают в диалог с украинцами как самостоятельные личности, то отношение к ним будет как к отдельным личностям, если как единоверцы, то как к единоверцам, но если как представители России, то восприниматься будут как представители того коллективного субъекта, который ведет преступную войну против всех украинцев. Попытка говорить от имени какой-то другой России – самообман. Возможно, когда-нибудь в будущем они смогут создать альтернативную неимперскую Россию, но пока ее нет.
Поэтому идентифицируя себя с Россией, человек становится сопричастным коллективному субъекту, который ведет войну, даже если сам он ни в чем не виновен и поддерживает Украину. В этом случае есть лишь две возможности для продолжения диалога, либо он отказывается от этой идентификации и говорит только от себя лично, либо берет ответственность за российский коллективный субъект и просит прощения за все, что творится от имени России. При этом как гражданин страны агрессора он в любом случае несет коллективную ответственность за свою страну. Коллективная ответственность – это вовсе не обвинение, а моральный долг самоопределится по отношению к войне, невозможность оставаться нейтральным. Совсем другое дело, если он является не только гражданином страны, но и частью той российской имперской структуры, которая ведет войну. В этом случае он не только ответственен, но и виновен в соучастии, однако его вина носит не коллективный, а индивидуальный характер и определяется тем, как именно он принимает участие в преступных действиях своей страны.
Поэтому когда россияне говорят, что не нужно называть войну Российско-украинской, это воспринимается как инфантилизм и безответственность, а когда еще в довершение к этому выступают за дружбу, солидарность и взаимопонимание между народами, то вообще воспринимаются как неадекватные. Существует ли российский народ – это еще вопрос. Если существует, то тогда он как коллективный субъект виновен в войне, и говорить нужно не о взаимопонимании, а о покаянии. Если же российский народ не виновен в войне, то тогда он – бессубъектная масса населения, а не народ. В этом случае нет самого предмета для взаимопонимания. Поэтому диалог возможен только с конкретной личностью, которая имеет свою позицию и говорит от себя, а не от имени российского народа.
Тут можно провести аналогию с жителями территорий, оккупированных еще в 2014 году. Часть из них бежала от оккупации, сохранив самоидентификацию с Украиной. Другая часть поддержала оккупантов, войдя в состав коллективного субъекта, ответственного за террор и развязывание войны. Наряду с этим есть еще пассивная масса, которая по умолчанию принимает за правду любую пропаганду и реагирует на происходящее реактивно, а не осознанно. После освобождения от оккупации Украина о них позаботится, будет и гуманитарная помощь, и пенсии, и пособия, но никому в голову не придет вести с ними диалог как с коллективным субъектом, представляющим «народ Донбасса». Подобным образом украинцы могут общаться с конкретными личностями, но не станут вести диалог с представителями «российского народа».
Также возникает ошибка коммуникации, когда россияне не могут четко разделить свою моральную позицию и внешние обстоятельства. Украинцев раздражает, когда россияне пытаются объяснить, что они такие же жертвы путинского режима, и потому нужно поддерживать друг друга против общего врага. Украинцы и так прекрасно понимают, какие репрессии сейчас в России. Раздражение вызывает пассивная позиция жертвы, которая воспринимается как стремление снять с себя ответственность.
Другое дело, если человек говорит, что он готов нести ответственность за то, что происходит, в том числе и за то, что не смог повлиять на ситуацию. В этом случае никто не будет требовать от него сверхъестественного. Однако если он просто жалуется, что ничего не может сделать, то это воспринимается как стремление выставить себя непричастным происходящему. Как если б кто-либо, наблюдая, как насилуют членов его семьи, стал бы навязчиво оправдываться, что он ни в чем не виновен и непричастен происходящему, и, вообще, тоже жертва, так как морально страдает вместе с жертвами насилия. Декларация такой непричастности воспринимается как скрытое согласие с преступлением. Это не означает, что нельзя говорить о том, как трудно в России что-то сделать, просто нужно четко отделять оценку социальной ситуации от своей моральной позиции, которая не должна зависеть от внешних обстоятельств.
Реальный мир – это область общения, поэтому отказываясь от диалога мы утрачиваем связь с подлинной реальностью. Критерий подлинности в таком взаимопонимании, в котором мы не оправдываем зла по отношению друг к другу. Однако чтобы общение стало возможным, недостаточно желания, необходимо прилагать усилия. Так получилось, что те, кто остался в России, по объективным причинам оторвались от внешнего мира. Поэтому именно им придется прилагать больше усилий, чтобы понять других.
11.10.2023