Николай Карпицкий. Психология военного времени: опыт жизни в прифронтовом городе

Источник: Postimees.ee 11.12.2025.
URL: https://rus.postimees.ee/8377241/psihologiya-voennogo-vremeni-opyt-zhizni-v-prifrontovom-gorode

 

 

Доктор философских наук Николай Карпицкий на протяжении всех лет полномасштабной войны против Украины оставался в прифронтовом Славянске на Донбассе. Продолжая преподавать и вести философский дневник военного времени, он опирается на собственный опыт, чтобы осмыслить, как близость к фронту влияет на внутренний мир людей.

В 2022 году я принял решение остаться в Славянске. Город постоянно обстреливали, однако еще страшнее казалась перспектива оккупации. Тогда я по три раза в день отслеживал новости с фронта: ситуация драматически ухудшалась, и было непонятно, уцелеет ли наш город. Можно было перебраться в тыл или за границу, но тут мой дом.

Была и другая причина остаться: только непосредственная близость к войне могла дать мне подлинное понимание, чтобы я мог писать о ней. Знание и понимание - не одно и то же. Знание - это владение информацией. Понимание - это осмысление знания на основе собственного жизненного опыта. Без такого понимания я не смог бы написать эту статью.

Ненависть

Представим, ты живешь своей обычной жизнью - работа, бытовые заботы, отношения, - и вдруг кто-то без какой-либо причины пытается тебя убить, и целое государство работает на эту цель. Ты обращаешься к знакомым и родственникам в России за словами поддержки, но слышишь обвинения в нацизме и одобрение вторжения.

После 24 февраля 2022 года многие жители Украины потеряли свои дома, работу, близких и уже четвертый год вынуждены бороться за выживание. Поэтому неудивительно, что среди наших сограждан в Украине возникает всепоглощающая ненависть ко всему, что ассоциируется с Россией.

В первые месяцы войны эта ненависть помогла украинскому обществу мобилизоваться, но со временем она становилась все более деструктивной. Ненависть невозможно держать в себе - она просто сжигает изнутри. Возникает потребность выплеснуть ее хотя бы в соцсетях. Но тексты с проклятиями в адрес врага сами враги не читают. Зато читают друзья, которым эта ненависть транслируется.

Так, передаваясь от человека к человеку, ненависть нарастает, как снежный ком, однако ее адресат остается недосягаемым. Ведь ни Путин, ни его окружение не читают наши посты. А хочется получить эмоциональную обратную связь.

И тогда накопленная агрессия начинает смещаться на ближайшие цели: сначала на коррупционеров и некомпетентных бюрократов, потом на украинских политиков, общественных и религиозных деятелей, замалчивающих проблемы, затем на сторонников этих людей, и, в конечном счете, на всех, кто не оправдывает ожиданий общества. Начинается перепалка внутри сообществ украинцев и проукраински настроенных активистов, и в этой склоке главный враг - Россия - отходит на второй план.
 

Намерение

Стоит впустить в себя ненависть, и она завладеет тобой полностью. Поэтому я внутренне отстранился от этого чувства, а свою работу над философским дневником военного времени превратил в практику трансформации эмоций в понимание.

Вместо ненависти внутри меня утвердилось намерение борьбы до полной победы над государством-агрессором и наказания всех виновных в военных преступлениях. Ненависть - это страсть, вспыхивающая спонтанно и подавляющая волю человека. Намерение - это направленность собственной воли, которая упорядочивает чувства и мобилизует силы.

Сегодня военная ситуация обостряется и масштабируется. Россия усиливает военный потенциал. Европа все явственнее ощущает реальную угрозу вторжения, но особенно напряжены те, кто ближе всего к границам с Россией - Северные страны и страны Балтии. Но масштаб угроз не меняет моего намерения. Оно не зависит ни от моего психического состояния, ни от внешних обстоятельств. Изменяется лишь форма борьбы. Для меня - это работа со словом.

Страх

В прифронтовом городе нет времени прятаться от обстрелов, да мне и негде прятаться, поэтому просто надеешься, что очередной снаряд, дрон или бомба прилетят не в тебя. Сначала страшно, потом привыкаешь, и обстрелы уже не отвлекают от работы над текстами, даже если слышен гул налета, от звуков которого дребезжат оконные стекла.

Сейчас, когда я пишу эти слова, совсем рядом раздался мощный взрыв - дом содрогнулся, на улице взвыли сирены. Свет на мгновение выключился, но тут же восстановился, и можно работать дальше.

Страх по-разному ощущается в тылу и рядом с фронтом. Иногда мне кажется, что в глубоком тылу даже страшнее. Когда смерть рядом, страх становится очень конкретным: идет обстрел - страшно, затихло - наступает расслабление, будто и не было ничего.

Человек не может жить в постоянном напряжении, психика сама гасит эмоции. Однако, чем дальше от фронта, тем больше страшит будущее и неопределенность ситуации. Страх размывается и становится постоянным фоном восприятия реальности.
 

Иллюзорные ожидания

Когда фронт близко, живешь одним днем, не надеясь на будущее, и тогда перестаешь понимать людей в тылу, которые живут иллюзорными ожиданиями. Сначала в Украине все надеялись на НАТО и новое оружие, которое переломит ситуацию на фронте.

Потом рассчитывали на то, что у России закончатся солдаты. Полтора года назад, когда россияне начали продвигаться к Покровску, в Украине предпочитали этого не замечать - все говорили о локальных успехах под Харьковом и уверяли, что у врага скоро иссякнут силы для наступления.

Когда же я пытался объяснить, что никаких признаков истощения нет, напротив, военная мощь России возрастает, собеседники встречали мои слова агрессией. Ведь я ставил под сомнение иллюзии, которые морально поддерживали людей. Однако разрушение ложных надежд вело к страшному разочарованию. В этом смысле рядом с фронтом мне проще: нет иллюзий - нет и разочарований.
Неопределенность

Я живу на окраине Славянска, где телефонная связь плохая. Порой, после обстрела надолго пропадает электричество, и ты не знаешь, когда его восстановят, и восстановят ли вообще. И тогда остаешься в темноте, с разряженным ноутбуком, без возможности узнать, что происходит вокруг.

Возможно, враг уже близко - а ты об этом не знаешь. Лишь холод в зимние ночи нарушает эту сенсорную изоляцию от мира. Ведь котельная и насос, который разгоняет по батареям горячую воду, не могут работать без электричества. Если температура опустится ниже нуля, трубы лопнут (к счастью, такого еще не было). В такие минуты осознаешь ужас неопределенности будущего, от мыслей о котором обычно спасает работа.

Прогнозы аналитиков редко сбываются, потому что просчитать все факторы войны невозможно. Мы можем лишь фиксировать тенденции - а они сейчас очень плохие. Но если будущее не предрешено, оно может измениться вопреки самым мрачным ожиданиям. Место для надежды остается всегда.

Бездействие

Как бы ни утомляла работа, но бездействие намного страшнее. Летом 2022 года Славянск опустел, и многие из тех, кто остался, лишились привычных занятий. Сидишь целыми днями дома без света, без возможности отвлечься, только наблюдаешь, как твой город обстреливают.

В протестантской церкви «Добрая весть» знакомая сказала: «Стараюсь бывать здесь как можно чаще, потому что просто сидеть дома невыносимо». К счастью, у меня такой проблемы не было, потому что я постоянно работал над текстами, знал, что делаю важную работу, и чувствовал себя в активной жизненной позиции.

Поэтому спокойно относился к обстрелам и другим трудностям, которые становятся невыносимыми, если пребывать в пассивном созерцании. Самое ценное в условиях войны - это важное дело, которое не дает провалиться в бездействие.
 

Видение будущего

Нужно различать иллюзорные ожидания, которые делают человека слабым, и видение будущего, что придает новые силы. Полагаться на ложную надежду - то же самое, что надеяться на выигрыш в лотерею: это не помогает мобилизоваться для борьбы, а отдает человека на волю случая.

Напротив, видение будущего формируется нами самими вопреки обстоятельствам, что позволяет мобилизовать силы и правильно расставить приоритеты. Это такое будущее, которого мы сами добиваемся.

К сожалению, сегодня Европа оказалась заложником разнонаправленных трендов. С одной стороны, есть тревожное ожидание войны с Россией и намерение укреплять обороноспособность европейских стран. С другой стороны, среди европейцев преобладает видение будущего на основе ложных представлений, что война в Украине их не касается и можно жить, как прежде, в надежде, что Россия никогда не нападет.

Но точно такими же иллюзиями жила Украина до февраля 2022 года. Иллюзорные ожидания терпят крах. Но видение будущего нам еще только предстоит сформировать.

Николай Карпицкий. Идеологический концепт русской культуры в свете войны: что нам с ним делать?

Источник: PostPravda.info. 10.12.2025.
URL: https://postpravda.info/ru/pravda/svoboda-slova/logical-concept-of-russian-culture-rus/

Главный редактор PostPravda.Info: Пётр Кашувара попросил меня раскрыть трудный вопрос: как нам относиться сегодня к русской культуре в свете войны, которую Россия ведёт против Украины. Эту статью я обращаю прежде всего европейской и американской аудитории – украинцам вряд ли смогу сказать что-то новое, они и так все понимают. Писать об этом непросто. Я вырос в Сибири, многие годы вносил свой вклад в русскую культуру собственным философским творчеством, теперь же сознательно выбрал сторону Украины. Когда сел за работу над статьей, пришла весть о ракетном ударе по жилому дому в Тернополе. Около сотни раненых, тридцать три погибших, среди них шестеро детей. В такой момент трудно рассуждать спокойно. Но я всё же попробую.

Украинская позиция в отношении русской культуры в свете войны

После всех преступлений, совершённых Россией, любая её репрезентация – в спорте, науке, культуре – является для украинцев неприемлемой. В условиях войны на уничтожение иного отношения и не могло возникнуть. Иной вопрос – как европейцам, которые находятся в состоянии миной жизни, относиться к русской культуре? Ведь история знает немало государств, которые вели истребительные войны и совершали чудовищные преступления, но культуры этих стран мы не отвергаем.

Культурное творчество требует свободы, и поэтому российское государство на всем протяжении истории пребывало в конфликте с культурой, принуждая творческих людей работать на государственную идеологию. В лучшем случае предлагался выбор между забвением в бедности и государственным признанием, в худшем – между свободой и ГУЛАГом. Поэтому многие старались приспособиться к власти, отказываясь от свободы творчества и собственных убеждений. Так происходила идеологическая мобилизация культуры, превращающая её в инструмент войны.

Можно провести такую аналогию. Хотя каждый человек – уникальная личность, однако если Россия мобилизует его в армию, которая пришла убивать украинцев, отношение к нему будет как к врагу. Поскольку Россия ведет идеологическую войну, мобилизовав для этого русскую культуру, отношение к ней в Украине также будет враждебным.

Советская культура как инструмент идеологической войны

Даже в мирные периоды Советский Союз жил в состоянии идеологической войны, и школьное обучение было полностью подчинено ее целям. Учителя ожидали от нас не столько понимания художественного замысла, сколько умения извлечь «правильный» идеологический подтекст: объяснить, какие взгляды выражает герой и какую позицию занимает автор. Сейчас произошла смена идеологического концепта – вместо советской культуры теперь русская культура, но суть осталась та же. Этот концепт Россия использует как идеологическое оружие в войне против Украины. В свою очередь украинцы отвергают русскую культуру, и это – факт логики войны за выживание. Однако я вижу путь в уничтожении самого этого идеологического оружия путем деконструкции концепта культуры.

Культура – это пространство творческой самореализации личности на основе высших ценностей. Общество, в котором всё регулируется лишь социальными нормами, не связанными с культурными ценностями, – это общество наших ближайших родственников в животном мире – шимпанзе. Если мы будем жить только в соответствии с социальными инстинктами, то вернемся в первобытное состояние.

В школьные годы мне казалось, что советская система прививала высшие ценности, обуздывающие первобытные социальные инстинкты школьников. Но уже в старших классах я понял, что заблуждался. Советская система предлагала не ценности, а идеологические установки, предназначенные для того, чтобы манипулировать социальными инстинктами. Уже на философском факультете я понимал, что эти установки не позволят мне преподавать философию и публиковать собственные работы.

Для меня философия – это воплощение личного жизненного опыта, обращённого к вечному и универсальному. Этого я искал в русской, немецкой, индийской, китайской и других философских традициях. Однако советская система допускала лишь марксистскую философию, фактически запрещая мыслить иначе. Подобный конфликт с советской системой переживали писатели, художники, кинорежиссёры, учёные-гуманитарии. Многие шли на компромисс – и этим убивали свой талант.

Когда мы смотрим гениальные фильмы или читаем выдающиеся литературные произведения советской эпохи, обычно не задумываемся, что за каждым из них стояла тяжёлая борьба творческих людей с нормами советского общества за островки свободного культурного пространства. Очень часто эта борьба заканчивалась поражением, и тогда авторы уродовали свои произведения, подстраивая их под идеологические установки. Подлинное культурное творчество существует в измерении «личное – универсальное». Советская же система видела в культуре только «социально значимое», тем самым подменяя культуру её имитацией в форме идеологического конструкта.

Идеологический концепт русской культуры

Распад Советского Союза открыл для меня возможность преподавать философию и публиковаться. Цензура была запрещена, а доступ к культурному наследию – свободен. В те годы я верил, что Россия станет нормальной демократической страной – такой, как Польша или Украина. Но когда на первых парламентских выборах победила партия имперской и шовинистической направленности, я понял, что перспектива фашизма вполне реальна. Когда началась первая российско-чеченская война, стало ясно, что необходимо бороться всеми силами, чтобы предотвратить приход фашистской диктатуры. А когда началась вторая война, я осознал, что мы проиграли, и у России больше нет будущего.

В начале 90-х Русская православная церковь пользовалась огромным уважением в обществе за то, что смогла выжить и сохранить религиозную традицию в годы советской власти. Однако я замечал, что каждое поколение студентов относилось к РПЦ чуть хуже, чем предыдущее, и за двадцать лет глубокое уважение сменилось полным неприятием: молодёжь всё яснее видела, что церковь предлагает не религию, а религиозную идеологию.

Похожие изменения происходили и в моём личном отношении к русской культуре. Сначала я воспринимал её как пространство свободного творчества, не затронутое коммунистической идеологией. Российских националистов, которые оправдывали свои имперские притязания «великой русской культурой», считал маргиналами. Спустя десять лет оказалось, что именно моё представление культуры – в измерении «личное – универсальное» – оказалось маргинальным, тогда как в общественном сознании утвердилось идеологическое, имперское понимание русской культуры. Сегодня этот идеологический конструкт превратился в оружие войны против Украины и, в перспективе, против всей европейской цивилизации.

Деконструкция концепта русской культуры

Для украинцев, которые противостоят одновременно и военной, и идеологической агрессии, любая форма репрезентации России неприемлема. Но как относиться к русской культуре представителям других европейских народов, которые сейчас не ведут войну? – Очевидно, что необходимо сворачивать любые культурные программы, которые в той или иной форме репрезентируют нынешнюю Россию как государство: деятельность русских культурных центров («Русские дома»), фонда «Русский мир», Россотрудничества, Росконцерта и других подобных институтов. Но достаточно ли этого? – Полагаю, необходима ещё последовательная деконструкция идеологического концепта русской культуры в общественном сознании.

Провести такую деконструкцию без потерь невозможно, и это означает, что придётся перестать говорить о русской культурной традиции. Однако это никак не должно не должно сказываться на личном отношении к творцам, авторам культурных произведений. Просто это отношение не должно зависеть от идеологических установок или той или иной концептуализации культуры. Для этого достаточно не оценивать писателя или художника с социальной точки зрения и прекратить искать у него «правильную» или «враждебную» идеологическую позицию.

С точки зрения советской школы я совершаю главный грех: рассматриваю культурное творчество в измерении «личное – универсальное», не оглядываясь на его идеологическую нагрузку и общественную значимость. Возможно, в условиях идеологической войны, развязанной Россией, кто-то даже упрекнёт меня в «дезертирстве». Но только так можно не уподобиться врагу – победить дракона и при этом самому не превратиться в дракона.

Я не ожидаю от творца культуры, что он будет учителем жизни, моральным образцом или носителем «правильной» идеологической позиции. Творцы – такие же люди, как все остальные: со своими слабостями, предубеждениями, эгоизмом. Их отличие от других лишь в том, что они ведут борьбу за пространство личного творчества, свободного от диктата социальных инстинктов. И далеко не всем удаётся сохранить эту свободу. Многие идут на компромисс с требованиями власти или общества, и тем самым губят свой талант. Ничего не поделаешь: таков тернистый путь всякого культурного творчества внутри общества.

И раз уж в российском обществе утвердилась человеконенавистническая диктатура, навязывающая своё понимание «русской культуры», значит, от этого понимания необходимо отказаться, в том числе ради сохранения самой возможности свободного творчества. А что касается противоречивой натуры того или иного деятеля русской культуры – пусть каждый решает сам, как к этому относиться.